В
допинговой волне, накрывшей российский спорт в праздничные мартовские дни,
особняком, безусловно, стоит история Мария Шараповой.
Речь
сейчас не о многомиллионных финансовых убытках, которые может понести одна из
самых узнаваемых спортсменок мира, и не о начинающейся истерике «Так поступают
с ней, потому что она русская». Эту тему вообще лучше отбросить в мусорную
корзину — вспомните историю краха Лэнса Армстронга. Легенда велоспорта, один из
героев нации потерял на допинговом скандале едва ли не все. И, по большому
счету, так и не оправился после поднявшегося шума до сих пор.
Речь
о другом. О том, как Шарапова отработала на публике черную для нее новость.
Маша
пришла на пресс-конференцию в темном наряде. Сдержанно и в меру откровенно
призналась в употреблении допинга, не допустив никакой утечки информации прежде
времени и набрав всем вышесказанным немало вистов в свою пользу.
Это
выглядело едва ли не образцовым примером для учебника по связям с
общественностью.
За
эту пресс-конференцию хвалят не только Шарапову, но и ее команду. Ситуация,
прямо скажем, не совсем однозначная. Именно команда, на мой взгляд,
необъяснимым образом «проспала» новость о появлении нового вещества в разделе
«допинг» — и это после многократных напоминаний о предстоящем с первого января
нового года изменении в правилах. И новости, полетевшие вдогонку к статье
Шараповой, создали странную атмосферу недосказанности.
Почему
она продолжала принимать препарат? Почему не попыталась сказать, что последний
прием был еще до января и обнаруженный допинг — не более чем следы распада?
Но
в любом случае Шарапова показала пример, как надо доносить до людей информацию.
Как формировать позицию в критической ситуации самой, а не ждать, что и как
скажут другие.
На
этом фоне поразительной кажется история, случившаяся после химкинского дерби.
ЦСКА
— «Спартак». Первый матч Романа Широкова за ЦСКА в чемпионате и сразу после
перехода из «Спартака». Самое важное противостояние страны.
А
на выходе — полный информационный ноль. Ни одного человека в смешанной зоне
после игры, кроме Реброва.
Ни
одного.
И
это на фоне правильных слов, традиционно произносимых руководством РФС, лиги,
клубов.
О
тяжелых временах и необходимости привлекать на стадион спонсоров, болельщиков,
рекламодателей.
О
том, что футбол теряет позиции, уступая хоккею, биатлону, да и другие виды
спорта неподалеку.
Был
такой случай в первые дни работы Фабио Капелло в сборной России. Один из ветеранов
уклонился от обязательного посещения микст-зоны после тренировки. А команда уже
сидела в автобусе, и замену ему найти не удалось. Получилось, что вместо двух
человек с прессой в тот день общался один.
Капелло,
узнав о случившемся, пришел в ярость. Это выглядело, надо сказать, впечатляюще.
Злиться по поводам он умел ярко.
С
тех пор — ни одного отказа не было.
Акинфеев,
Денисов, Игнашевич, Кокорин — все они шли на общение с журналистами без особой
охоты, но все равно делали это.
Потому
что Капелло было важно, чтобы игроки сами доносили до болельщиков свою позицию
по происходящему в команде. И было важно, чтобы его правила исполнялись.
Результат,
конечно, всегда важнее таких нюансов. Но бывают дни, когда нюансы оказываются
решающими.
Уверен,
кстати, что, если бы Капелло согласился пойти пообщаться с журналистами вечером
после матча с Алжиром, что ему предлагали, отношение к нему после Бразилии было
бы иным.
Но
он не пошел. В отличие от Шараповой.
Наверное,
потому, что бытие часто влияет на сознание. В нашем футболе общение с прессой
на обязательных мероприятиях давно стало формальностью.
