Бронзовый призер Калгари-1988 – про самодура Демченко, защиту КГБ и поминки Андропова.
С Харченко мы забыли про время. Из его историй вынырнули через полтора часа. Голос Харченко чуть охрип. Мы вдруг поняли, что продрогли. Но это того стоило.
Мы уже сели в машину, а Харченко вдруг вспомнил, как еще в юношеской сборной доктор предложил ему «таблетку от страха». «Лечу потом по трассе, а все как в замедленном кино», – вспомнил Харченко. Доехал до финиша, больше таких таблеток не брал. И без них взял бронзу в одиночках на Олимпиаде в Калгари.
– Я случайно попал в санный спорт. Занимался горными лыжами и сломал ногу. Открытый перелом. Шесть месяцев в гипсе, – с ходу заинтриговал Харченко. – Уже не мог выступать на таком уровне, как мои соперники. Случайно пошел кататься на детскую горку, а там оказалась санная трасса. Три виража. Это под Красным селом, в Можайском, Дудергофские высоты.
– Знаем.
– Думал, неделю похожу, и все. Потом, ладно, похожу пару месяцев. Хотя бы научусь подтягиваться и отжиматься. Кончилось тем, что втянулся на 16 лет. Сколько раньше было санного спорта в городе!
– Сколько?
– Была трасса в Ленинградской области, еще в Токсово, 700 метров. Каждый год там проводились международные соревнования.
– Сейчас ничего нет?
– Дачники всю трассу разобрали на дрова. От нее ничего не осталось.
– Сейчас будет несколько наивных вопросов про ваш вид спорта. С какой скоростью сани едут вниз?
– Когда я катался, в Альтенберге сверху по чистому льду шел где-то 155 километров в час.
– Что делает саночник, когда падает?
– Главное, не отпустить сани, чтобы они потом на тебя не упали. Или поперек не встали. Иначе в них можно врезаться. Обычно на финише трасс контруклон в гору, как в Сочи, значит, сани обратно потом поедут.
– О чем думает саночник, когда едет вниз?
– Если не будешь думать о трассе, большой шанс, что ты упадешь. Мастерство заключается в том, чтобы ничего не видеть. Ехать полностью расслабленным. Как только ты напряжешься, сани сразу полетят в борт.
– Закрываешь глаза?
– Нет, просто едешь и боковым зрением смотришь, что происходит. Когда заезжаешь в вираж, по перегрузке чувствуешь, какая у тебя скорость. Тебя начинает рубить. Сейчас спортсмены начинают халявить. У них стоят тросики, чтобы голову назад не откидывало. На некоторых виражах перезагрузка до 5G.
– Вы катались в одиночках и двойках. Где тяжелее?
– Двойка по управляемости как грузовик, а одиночка – как мотоцикл. Там сани намного быстрее едут.
– Когда вы падали, была потом боязнь перед выходом на спуск?
– Пока ты чисто не проедешь по трассе, ты ее не поймешь. У меня был случай в Швеции на натуральной трассе Хаммарштранте. Она была построена еще до войны. Просто в земле прокопали окоп и залили льдом. Скорость, может, и небольшая, километров 120, но перед последним виражом есть связка из двух маленьких виражей. На такой скорости оттуда так просто не выйдешь. Бьешься лицом. Раньше были стеклянные маски. Так они лопались, и полвиража в крови. Я там приехал на животе.
– Еще не худший вариант в таких условиях.
– Была опасная трасса в Лейк-Плэсиде, которую построили еще перед Олимпиадой-1980. Второй вираж – смертельный. Разгон как с трамплина. Подходишь ко второму виражу, а скорость уже 125–130. Перегрузка больше 5G. Тебя бьет головой об лет. Ты теряешь сознание и летишь по воздуху в следующий вираж.
– Ужас.
– Если перестроился, попадаешь на полозья. Нет – до свидания. В Лейк-Плэсиде был чемпионат мира в 1983 году. Там все на старте как на смерть собирались.
– Никто не погиб?
– Нет, но смертных случаев очень много было. В Оберхофе погиб мой друг Нормунд Ташканс.
– Как это получилось?
– Сейчас все берут большие шлемы. Когда мы катались, брали детские шлемы.
– Детские?!
– Да, 48-го или 50-го размера. Вытаскивали полностью внутренности, только пластмассовый корпус надевали на голову. Для аэродинамической формы. Если голову поднимешь, чтобы не было сопротивления воздуха. Чувство страха теряешь. Некоторые начали кататься в таких шлемах на тренировках. Норман упал с выхода с 11-го на 12-й вираж. Головой о борт… На финиш приехал труп.
– Жуть.
– А возьмите трассу в Сочи. Она хорошая, но только не для молодых спортсменов. Там уже столько народу побилось. Не насмерть, конечно. А вот в Парамоново…
– Наслышаны про эту трассу.
– Меня позвал на ее открытие бывший главный тренер сборной России Валерий Силаков. В три часа ночи мы приехали на машине, а в восемь утра на открытие должен был приехать президент России Дмитрий Медведев. Я прошелся вдоль трассы. Был в шоке! Построили самое большое кольцо в мире, диаметр метров 120 или 150, а Институт механики спроектировал такие виражи… Даже не знаю, почему они до сих пор не понесли за это ответственность.
– За что?
– В Парамоново построили наклонные виражи. Если ты неправильно делаешь траекторию, то в конце бьешься в бетонный козырек. Центробежная сила тебя все равно вынесет. Скелетонисты сразу отказались кататься в Парамоново.
– Конечно, малоприятно влететь головой в бетонный козырек.
– Там один парень из Кемерово разбился. Перелом основания черепа. Не знаю, что с ним. Канадец полгода лежал в больнице. Когда я приехал в Парамоново, подошел к Альберту Демченко (он тогда еще был действующим спортсменом): «Почему ты не мог сказать, что виражи неправильные?».
– Что ответил Демченко?
– Один раз что-то сказал. Потом побоялся выступать. Ему сказали: не твое дело, не лезь. Сейчас трассу хотят восстановить. Но там надо уничтожать половину виражей. Они неправильные. Медведев сказал, что на трассу было потрачено два с половиной миллиарда рублей. По тому курсу – 63 миллиона долларов.
– Это дорого?
– Нет, трасса в Сочи была дороже. Думаю, что она обошлась больше, чем в сто миллионов. Еще один момент. Все трассы в мире охлаждаются аммиаком. А в Парамоново кому-то в голову пришла абсолютная идиотская идея использовать фрион. Как в хоккейной коробке. Но там зрители дышат теплым воздухом, и лед сразу покрывается инеем.
– Иней – это же враг саночников?
– Да. Еще и трасса в Парамоново стоит на опорах, а значит, продувается теплым воздухом. Когда открывали трассу, была показуха.
– Какая?
– В три часа было минус пять, и не хватало мощности фриона, чтобы заморозить бетон. Таджики или узбеки бегали со шлангами и поливали бетон. Искусственный лед – белый, когда его поливают из шланга – он черный. Как осенью на асфальте. А если бы ночью не было мороза, открытия бы тоже не было. И всех бы на кол посадили.
– Наверняка.
– Проехал Сухорученко на бобе. Якобы все хорошо. Ни за что ни про что получил квартиру в Дмитрове. И трассу можно было торжественно закрывать. Это мое мнение. Трасса в Парамоново – это боль.
– Давайте про другую вашу боль. Седьмое место на Олимпиаде-1984 в Сараево.
– Это была одна из моих любимых трасс. За месяц до Олимпиады я там выиграл Кубок мира. Установил два рекорда трассы.
– Почему тогда на Играх только седьмое место?
– Я первый придумал, что надо кататься на тупой заточке. Чтобы полозья не погружались в лед. По быстрому льду быстро едешь. Когда есть снег, сани начинают тормозить.
– И в Сараево он, конечно, пошел.
– За полчаса до заездов. Я подошел к главному тренеру Сергею Васильевичу Алексееву: «Шансов нет. У меня сани по снегу не едут». В те времена полозья покупались в Австрии. Давали только один комплект, и катайся три года.
– Негусто.
– Мне был 21 год. В те времена, если ты не завоевал медаль на Олимпиаде, можно заканчивать.
– В 21 год?
– Это сейчас кажется абсурдом. В 1984 году вышло постановление Марата Грамова (председателя Госкомспорта СССР. – «Спорт День за Днем»): если ты не мастер спорта международного класса, не в сборной СССР, не в призах на Кубке мира – тебя насильно выгоняли. Во всех командах были длинные скамейки запасных.
– Во время Олимпиады умер генсек СССР Юрий Андропов. Вы всей командой ходили в Дом болельщика на поминки.
– Я вообще помню, как умирали генсеки в СССР. Когда скончался Брежнев, мы ехали в Германии по автобану. Наш автобус остановился, и все встали. Когда умер Андропов, нам сказали надеть костюмы, галстуки. Мы вышли в главный холл, там висел портрет Андропова. Никакого алкоголя не было. Все встали, поклонились и ушли.
– После Игр в Сараево вы все же остались в сборной. Надеялись докататься до следующей Олимпиады?
– Конкуренция была астрономическая! Сергей Данилин и Валерий Дудин завоевали серебро и бронзу в Сараево, я – седьмой. Еще четыре человека из Братска, питерцы, москвичи, латыши. Украинцы и армяне были слабые.
– Была замечательная история, как армяне переодели мальчика-саночника в девочку.
– Это произошло в Свердловске на Спартакиаде народов СССР. Я не участвовал, мне ребята рассказывали. У армян катались сильные ребята, а девочек не было.
– И они пошли на хитрость.
– Взяли красивого мальчика и переодели. Намазали губы. Разрезали мяч и сделали ему груди.
– Сколько было лет девочке?
– Лет 14. По армянским меркам у нее почему-то должна быть большая грудь (улыбается).
– Так.
– А тренер сборной Свердловской области сказал: «Не может быть в 14 лет такая большая грудь!» (Улыбается.) У юниоров еще не было стартового домика. Негде было раздеваться на улице. Поэтому они сразу приходили в комбинезонах.
– Этот тренер подошел к «девочке» и расстегнул комбинезон?
– Нет. Их привезли в финишный дом, заставили раздеться, и всю команду дисквалифицировали. Там была целая эпопея. Украинцы устраивали беспредел.
– А у них что?
– Повесили фанерку на засечку. Дергали веревку за 50 метров до финиша и устанавливали рекорды трассы. Все попали в сборную, но потом их сразу выгнали. Они были абсолютно нули.
– На Олимпиаду в Калгари ездило много кэгэбэшников, которые следили, чтобы никто не остался в Северной Америке?
– Нет, не много. У меня в 1983 году возникли проблемы. Я учил в школе немецкий язык. Кто занимается санным спортом и бобслеем – это в основном немецкоязычные трассы: Австрия, Германия, Италия. У нас в сборной было несколько человек, кто говорил по-немецки, и я в том числе. Общался с немцами: не только из ГДР, но и из ФРГ. У меня была симпатия с одной девушкой оттуда. Мы вместе выступали по юниорам. Естественно, кто-то на меня настучал, и мне закрыли выезд за границу.
– Узнали потом, кто настучал?
– Несколько человек. Один из них – Валерий Якушин. Он потом стал старшим тренером сборной и не взял меня на Олимпиаду в Альбервиль. Хотя у меня был лучший результат.
– Как решили проблему с выездом?
– Старший тренер сказал, что в знак протеста не поедет с командой на Олимпиаду. Он знал, что у меня хорошо едут сани. Я пропустил несколько этапов Кубка мира. Перед Новым годом меня вернули. Я сразу выиграл в Сараево с рекордом трассы. И все стало нормально. Следующий раз мне запретили выезд в 1986 году.
– Тоже из-за любви?
– Написали, что я шпион и хочу свалить из СССР. А с нами, слава Богу, ездил нормальный мужик из КГБ. Анатолий Федорович. Фамилию я говорить не буду. Он сам бывший футболист. Был с нами в Сараево, а потом ездил в Калгари.
– И что Анатолий Федорович?
– Он сказал мне: «Я знаю всю твою подноготную. Читал на тебя все кляузы. Любая проблема – обращайся». Закончилось это все тем, что на меня кто-то опять начал говорить, Анатолий Федорович подошел и ему врезал.
– На вас писали доносы, чтобы убрать из сборной?
– Да. Еще били по полозьям саней. В аэропорту Шереметьево говорили: «Пойдем в баре посидим, кофе попьем. Давай еще по глотку шампанского». Естественно, звали тренера. Ты сидишь с бокалом шампанского, а на тебя показывают: вот он – алкоголик, пьет шампанское.
– Почему вас обвинили в шпионаже?
– Человеку могли положить в сумку журнал Playboy, и все, до свидания, он невыездной. Я занимался бизнесом, связанным с телефонным оборудованием. К моему директору пришел его знакомый. Во времена СССР он сидел и смотрел порно в машине. Кэгэбэшники его накрыли и дали пять или восемь лет тюрьмы. Когда освободился, пришел и говорит: «Я в тюрьму сел, а сейчас это в каждом ларьке продается».
– Понимаем. Давайте про Олимпиаду в Калгари.
– Туда попадали трое. Задача главного тренера Вячеслава Александровича Величко была в том, чтобы отправить своих спортсменов. Меня надо было убрать любым способом.
– Ничего себе поворот.
– За год до Олимпиады мы приехали на предолимпийскую неделю в Калгари. Нам говорят: «Будет два контрольных заезда. По ним определят, кто едет в группе сильнейших». А я понимал, что если не покажу результат, меня точно уберут из команды. Подхожу к руководителю делегации: «Соревнования ответственные. Хочу жить в одноместном номере». Он мне: «Ты что совсем обалдел? Какие одноместные номера?». – «Не поселите в одноместном номере, буду жить в холле». У всех шок. Меня поселили в одноместном номере.
– Добились своего. Что тренер?
– По итогам двух тренировочных заездов попадаю в группу сильнейших. Вдруг объявляют по рации: должны ехать третий. Я отказываюсь, а мой личный тренер меня тогда предал.
– Как?
– Сказал мне: «Если не поедешь, когда мы будем в Москве, нас вызовут на комсомольское собрание». – «Сергей Васильевич, я с вами больше не работаю. До свидания».
– Круто.
– Я проезжаю и проигрываю. Величко ставит своих спортсменов в группу сильнейших. Стартую 45-м по «каше» и приезжаю десятым. Дудин и Данилин – пятый и восьмой. Второй и третий заезды – у меня лучшее время. Четвертый заезд отменяют. Когда приезжаем в Москву, никаких комсомольских собраний не проводят. Но у меня вдруг пропадают сани.
– Конкуренты увели?
– Данилин попросил на Спартакиаду дружеских армий Варшавского договора в Оберхофе. Он своими санями управлял ногами, а моими можно было только плечами.
– Любопытно.
– Плечи поднимешь – сани становятся неуправляемыми. Летишь как на сковородке. Данилин чуть не убился в Оберхофе, а сани из мастерской пропали. Ко мне подошел старший тренер сборной Алексеев: «Я слышал, что сани пропали. Давай я найду. Будем вместе работать». – «Давайте». Старший тренер стал еще и моим личным. Финансово меня поощрял: лучший результат – сто немецких марок, рекорд – двести или триста, этап выигрываешь – еще триста. Я шуровал на всю катушку, но ровно за месяц до Олимпиады у меня сани остановились. Стал шестым на чемпионате Европы в Кенигзее. Хотя это была моя любимая трасса! У меня там куча рекордов.
– Не вовремя сани встали. Что делать?
– Саночники ездят в спортивной обуви, похожей на чешки. Я катался босиком. Только надевал резиновый носок на голую ногу. Когда финишировал, он разрывался на куски. На скорости больше ста километров в час тормозишь ногами об лед. Пятки тоже разбиваешь. Разобрал сани, все прочистил, и они поехали. Силикон застыл в кронштейнах. Промыл их бензином, смазал новым силиконом.
– Какие тонкости. После Олимпиады в Калгари чего было больше: радости от бронзы или грусти, что не дотянули до серебра?
– Все катались в обуви, а я босиком. Надо было идти ва-банк. Я иду на третьем месте. Четвертая попытка. Когда вышел на старт, комбинезон зацепился за рог, куда вставляется стопа. Я еще не сделал ни одного «пингвина» (отталкивание шипами от льда. – «Спорт День за Днем»). Чувствую, что оставил несколько сотых на старте. Еду и думаю: «Ну все!». Разница с четвертым местом была небольшая. А в Калгари есть особенность трассы: длинная прямая перед кольцом. В 50–70 километрах скалистые горы. Когда оттуда дует ветер, сани чуть взлетают, и тебя сносит в борт. Начал бы управлять – все, до свидания. Когда коснулся полозьями кольца, понял, что самое трудное проехал. Был восьмой старт, а приехал третьим.
– Родина отблагодарила за бронзу?
– Мне дали двухкомнатную квартиру. Помогли купить машину без очереди. Раньше люди стояли по двадцать лет.
– Деньги?
– Прямо на Олимпиаде дали. За третье место – 1300 долларов. По тем временам это однокомнатная квартира.
– В СССР ведь доллары были запрещены?
– У нас на них было специальное разрешение. В СССР действовала 88-я статья: больше пятидесяти долларов – тюрьма от пяти до восьми лет.
– Как отметили бронзу?
– Представитель КГБ Анатолий Федорович подошел: «Юра, молодец! Ты улетаешь через неделю. До этого можешь делать все что угодно. Только скажи, куда ты пойдешь». Я потусовался с нашими хоккеистами-эмигрантами, еще соревнования смотрел.
– Но без загулов?
– Только шампанского выпили. В Олимпийской деревне алкоголь не продавался.
– Год назад вы жаловались, что Альберт Демченко собрал в сборной России своих родственников. Сейчас ситуация изменилась?
– Они тогда все жутко перепугались. Сейчас в сборной работают единицы, кто разбирается в санном спорте. Президент Елена Гарт вообще ничего не понимает. Ей эта должность досталась по наследству.
– И она все отдала на откуп Демченко?
– Да, а он собрал своих братьев. Была одна история. Лет пять назад Демченко еще выступал за ЦСКА на чемпионате России. Финальный заезд. Демченко проехал. Потом подговорил своего брата, чтобы тот насыпал пластмассовую крошку между первым и вторым виражом. Но Павличенко все равно проиграл.
– Что было дальше?
– Судья на финише все увидел и привез диск в Минспорта. Начался грандиозный скандал! Но соревнования решили не отменять.
– Демченко извинился?
– Не знаю. По-моему, ему не хватает элементарной совести. А его брата торжественно выгнали. Все спортсмены взбунтовались против Демченко. Спортсмен был тихий, а оказался самодур.
– Можно пример?
– Мне звонят спортсмены и рассказывают: проходит собрание сборной России, а Демченко орет: «Мне на всех наплевать. Что я сказал, то и будет. Никого не хочу слушать».
– Прямо тиран.
– Спортсмены его послали: мы будем заниматься сами по себе, у нас есть личные тренеры. Демченко спросили на собрании: «Почему ты тащишь в сборную своего брата? Он ведь даже на санях не катался».
– Как Демченко объяснялся?
– Он сказал на собрании: «Мне на ваше мнение наплевать. Мне надо, чтобы мой брат получил заслуженного тренера России».
– Хороший будет тренер. Демченко ведь еще делает сани.
– Да, но сейчас лучшие сани в сборной делает Бурмистров. А вот вам еще история.
– Давайте.
– В Кемерово перед Спартакиадой народов СССР построили бетонную трассу. Это было еще в 1983 году. Лет пять назад обвалился бетонный вираж. А там тренирует Татьяна Паутова. Она обратилась к Елене Гарт: «Помогите. Выделите какие-то деньги, чтобы поднять вираж». Ее послали на три буквы.
– Грустно.
– Федерация санного спорта Кемерово обратилась к Демченко, чтобы помог с санями. Он спросил: «Сколько у вас есть денег?». – «400 тысяч рублей». – «За такие деньги я могу только продать металлические болты со своим именем Демченко – Фаберже».
– Почему никто Демченко не урезонит?
– Сейчас уже урезонили. Убрали с поста главного тренера. Он остался как бы старший. Проблема в другом. Те, кто есть, докатаются до Олимпиады в Пекине, а больше некому. В Петербурге нет трассы и школы. Трасса в Парамоново закрыта. Минспорта каждый год выделяет по 30 млн рублей. Я предлагал обратиться в Цвикау, где есть завод по производству 300-метровых пластиковых трасс, купить пару, поставить в Москве и Питере. Спрашиваю Ольгу Тихонову из сборной Москвы: «Как ты набираешь детей?» – «Тренировать негде. Набираю группу 15 человек, 8–10 лет. Везу их в Сочи. Они видят трассу, у них ужас в глазах. Половина сразу отказывается. Четверо едут – разбиваются.
Проект реализован на средства гранта Санкт-Петербурга
Читайте также
Игорь Транденков: 350 тысяч евро, чтобы «отмазать» от допинга. Балахничев не мог не знать об этом!
Антон Понкрашов – о Базаревиче, встрече с Путиным и как «убивали» сборную России при Блатте
